Книга про гопников (раздел 10)
— А как найти такую, чтоб и нормальная и ебалась? — спрашиваю я.
— Очень просто, — ухмыляется Клок. — Любая баба хочет ебаться. Даже если у нее пацан есть или говорит, что целка, все равно ее можно раскрутить. А если бабу раскрутить не можешь, значит, хуевый ты пацан. Нет таких баб, которые не дают, есть только пацаны, которые не умеют попросить. Понял?
***
В кабинете истории вывесили стенгазету "Молния 86". В ней — карикатуры на тех, кто плохо учится или поведение плохое. Карикатуры ни на кого не похожие, зато в подписях — и я, и Вэк, и Быра, и Клок, и Бык, и даже Кощей с Куней.
— Видели? — говорит Вэк. — Это все Егоров, только он умеет рисовать. Пошлите дадим ему пизды.
— Может, не надо? Вдруг списать когда-нибудь понадобится?
— Не ссы. Найдем, у кого списать. У баб списывать будем. За жопу возьмешь — сразу даст списать, ну и все остальное тоже.
Егоров сидит за партой с учебником — все он что-то учит, чтоб пятерку получить. Мы подходим.
— Привет, — говорит Вэк. — А ты чего не читаешь? Интересная стенгазета.
— Повторить надо.
— А на хуя ты это сделал?
— Что сделал?
— Газету.
— Мне Сухая сказала — я нарисовал. Я же не вас рисовал, а просто... Как бы нарушителей. А подписи другие делали.
— Но там же написано, что это мы. Значит, про нас.
— Ничего не про вас, пацаны.
— Про нас, не про нас — кого ебет?
И Вэк дает ему оплеуху. Егоров вскакивает.
— Вы что, пацаны?
— Сядь, — говорит Бык и дает ему кулаком в нос. На парту падают несколько капелек крови.
Звенит звонок. Мы идем на свои места.
***
В понедельник на политинформации Сухая спрашивает:
— Все газеты принесли?
Никто не отвечает. Она смотрит на столы — у всех, кроме Быры, Быка и Вэка газеты есть. Я принес "Комсомольскую правду", но ничего в ней не прочитал.
— Ладно. Газеты почти все принесли. А прочитали хоть что-нибудь?
Все притихли, никто не хочет высовываться.
— Меня поражает ваша пассивность, ребята. Мы живем в такое сложное время. Раньше все было понятно: вот друг, вот враг. А сейчас враг может легко замаскироваться. Да, перестройка — это хорошо, но это и возможность для врагов воспользоваться ситуацией и нанести нам удар.
— Что, будет война? — спрашивает Кузнецова с первой парты.
— Нет, в обычном смысле войны не будет. Будет война идейная, и она, можно сказать, уже идет — война за сохранение наших коммунистических идеалов, которые многим хочется раздавить.
Сухая останавливается, обводит взглядом класс. Ее мало кто слушает: переговариваются между собой, смотрят в окно, читают газеты.
— И вы, ребята, должны понять, что коллектив — это очень важно, что надо быть один за всех и все за одного. И, кроме того, своей плохой учебой и политической безграмотностью вы играете на руку врагу.
— А кто враг сейчас — американцы? — снова спрашивает Кузнецова.
— Сами скоро поймете.
— А зачем это вы нас пугаете? — говорит Неформал. Он постригся и снял серьги. — Мы газеты читаем и телевизор смотрим. Ситуация меняется: разрядка напряженности, перестройка, демократизация, а вы нам про каких-то врагов. Нету сейчас больше врагов.
Все смотрят на Неформала, а Сухая нервно кусает свои синие губы.
— Видимо, в той школе, в которой ты учился, Иванов, идеологическая работа была поставлена не на высшем уровне, вот ты и напитался всякой антисоветской пропагандой. Враги у нас есть и будут всегда, потому что мы — первое коммунистическое государство в мире. Только когда во всем мире будет построен коммунизм...
Неформал хохочет. Смотрит прямо на нее и хохочет.
— Вон из класса, — говорит Сухая.
Он берет сумку и выходит. На роже у Сухой красные пятна, и она задыхается.
— Я сейчас, — говорит она и выходит.
— Заебись он ей, — говорит Вэк. — А представьте, если б Сухая счас взяла и подохла. Интересно, Неформала бы судили?
— А за что его судить? — спрашиваю я.
— Ну не знаю...
— Что, может, надо его отпиздить? — поворачивается с первой парты Бык.
— На хера? Ну, поучили мы его прошлый раз, а что мы с этого имели? Сухая все равно "неуды" поставила. Пошла она на хуй, дура.
***
— Э, иди сюда скорей, — зовет меня Вэк, когда я подхожу к остановке. За ларьком с талонами и проездными стоят Бык, Клок, еще пара пацанов с района — Кузя и Зеня, а в середине круга — ебанутый Леша. Он когда-то учился в нашей школе, когда я был классе в первом или во втором. Он уже тогда был выше всех в своем классе, а сейчас вообще под метр девяносто.
— Леша, потанцуй нам, — говорит Вэк.
Леша дебильно улыбается, и изо рта у него вытекает слюна.
— Давай, не выебывайся, а то сейчас отпиздим — видишь, сколько нас много?
— А какой танец, быстрый или медленный? — Голос у Леши — как у третьеклассника.
— Давай быстрый.
Леша начинает фальшиво петь "Посмотри на меня, братец Луи-Луи-Луи" и крутит жопой и махает руками.
— Ладно, заебись, хватит. Теперь медленный, — говорит Вэк.
Леша разводит руки далеко в стороны, и топчется, и поворачивается на месте, и тоже что-то напевает себе под нос, только теперь тихо, и поэтому нельзя понять, что.
— Все, концерт окончен. Теперь пиздуй отсюда. — Вэк дал ему подсрачника, потом остальные, я тоже. Леша убегает, разбрасывая ноги в стороны, как обычно бегают бабы.
— А брат у него старший — нормальный, здоровый такой мужик, каждый день пьет. — Вэк смотрит Леше вслед. — Мамаше говорили не рожать, а она родила, вот такой и получился...
***
Мы с Вэком курим в туалете, а рядом, в коридоре, стоят и трындят Синицкая со Шваброй.
— Надо обязательно сходить в гастроном, купить костей, — говорила Синицкая. — Мне Тамара Ивановна говорила, что вчера давали. Такие хорошие кости — и всего по рупь тридцать.
— Это в гастрономе возле остановки?
— Да, в нем. Там еще книжный магазин рядом. И хороший, должна вам сказать. Как-то зашла на днях — Мориса Дрюона давали. Я взяла.
— Да, магазины здесь хорошие. Сам район отвратительный — из-за химзавода этого, ну и контингент соответствующий, а магазины — ничего.
Ну, мне на урок. Всего хорошего.
Они уходят.
— Костей ей, блядь, суке, захотелось. Пусть сходит на клейзавод — там не только костей до хуя, там и с крысиной еще можно... — говорит Вэк.
Мы хохочем, бросаем бычки в унитаз и идем на урок.
***
На истории приходит Ленина, вызывает Сухую, и она потом нам сообщает:
— Ребята, сейчас идем убирать улицу. В город приезжает правительственная комиссия. Надо, чтобы улица была чистой, чтобы не ударить в грязь лицом. Давайте быстренько в подвал за инструментами. Я вас буду ждать на крыльце.
— Я не пойду, — говорит Неформал. — Я не обязан убирать улицу из-за какого-то начальника.
— А при чем тут начальник? — Сухая удивлен но смотрит на него. — Тебе что, приятно идти в школу по грязной улице?
— Мне все равно.
— Ну, как знаешь. Но, если не пойдешь, поведение "неуд" за неделю.
— Не имеете права. Я в районе напишу.
Сухая ничего не отвечает. Он уходит.
— Неформал, сука, — говорит Вэк, когда спускаемся по лестнице в подвал за метлами и лопатами. — Все выпендривается. Надо ему еще пиздюлей навешать.
— А Сухая ему ничего не сделает, — говорит Клок. — Не имеет права — он знает. Неформал и в районе и в хуйано, а она что?
— Получается, ему, бля, можно, а нам нельзя, — говорит Вэк и несильно бьет по почкам Куню, который в это время поднимается с лопатой наверх.
Куня кривится, как будто ему почки отбили.
***
Недалеко от остановки, возле колонки, двое мужиков пьют одеколон. Мы с Клоком смотрим на них. Стакана у них нет. Сначала один пристраивается с бутылкой у крана, второй жмет на рычаг, и он глотает одеколона и тут же воды, потом они меняются.
— Сухой закон, бля, — говорю я Клоку. — Всю херню выпьют. А почему он сразу воды после одеколона?
— Это ж одеколон — ты все во рту спалишь себе.
— А-а.
— А мы твоего батьку видели пару дней назад в пивбаре. Мы подошли — я, Вэк, Бизон, взяли по пиву. Потом он подходит. Говорит, типа, моего сына знаете — Андрея Гонцова? Ну, ясный хуй, знаем. А он бухой уже, стоит, рассказывает. А вы знаете, типа, что я был поэт раньше? Меня в газетах публиковали — Константин Гонцов. Правда, что ли?
— Да, правда.
— А что потом?
— Ничего, ты видел.
— Ну и, короче, что-то еще говорил... А, что ты у него хороший сын и что-то еще.
— Не обращай внимания.
— Мы ему пива налили, и он отошел.
Подходит Вэк в неновых, но настоящих джинсах.
— Где взял?
— Купил у Черного за двадцать рублей. Почти новые — клепки-хуепки.
— Какая фирма?
— А хуй его знает.
— Счас посмотрим. — Я задираю ему куртку: на жопе приклепана железная бляшка "Монтана". — Ничего фирма.
— Нет, хуйня, — говорит Клок. — Самые лучшие — это "Левис".
***
В коридоре Быра пиздит Куню:
— Как мы договорились? Каждый день двадцать копеек.
— Мне не дали сегодня.
— А меня это не ебет.
Карпекина встает с парты и подходит к ним:
— Ну-ка, отпусти его.
Она никогда не лезет ни в какие драки и с нами вообще не разговаривает, считает, что мы козлы и идиоты. Быра разинул рот от удивления, но Куню не отпускает.
— Не лезь не в свое дело.
— Я тебе сказала: отпусти.
— Кто ты такая тут указывать? Куня, ебни ей.
Куня испуганно смотрит на Карпекину.
— Кому говорит, ебни. А то я тебе ебну.
Куня замахивается, но Карпекина отступает назад.
— Плюнь на нее.
Куня харкает, втягивая сопли, и плюет. Сопля приземляется у Карпекиной на фартуке. Она медленно достает из кармана платок и вытирает ее.
— Ты подонок, Быркин. Таких надо сажать.
— Ты у меня еще попизди. Я тебя в жопу выебу.
Он хохочет, Куня тоже ухмыляется, хотя вид но, что он соссал.
Я прихожу домой часов в одиннадцать. Родители дома.
— Ну где ты ходишь? — спрашивает мама.
Все понятно: ее разозлили на работе, но я-то тут при чем?
— Гуляю.
— Учиться надо, а не гулять. Оценки какие? Одни тройки. А вспомни, как в начальных классах учился — на отлично. И во втором. А как связался с этими — сразу все коту под хвост. Ну скажи мне, что у тебя общего с этими хулиганами, у которых родители — пьяницы? Ты что, не можешь себе нормальных друзей найти? Что у тебя с этими общего?
— Все.
— Ладно, Катюша, не ругай сына, — вклинивается папа. — Он у нас хороший парень.
Он подходит ко мне и сует свою слабую руку — как дохлую рыбину. Я пожимаю ее.
— И ты не обижайся на маму. Она тебя любит на самом деле, но волнуется. И я волнуюсь.
— Когда выпьешь, — тоскливо говорит мама.
— А помнишь, Катя, семидесятый год? Наше первое свидание. Потом вдруг пошел дождь, и мы прятались в магазине, а тетки хотели нас выгнать. Говорили, что магазин закрывается. А потом дождь перестал, и мы пошли в парк, и я оторвал для тебя веточку сирени — она была мокрая. И мы гуляли и говорили про "Битлз", и я читал тебе стихи? Помнишь?
Назад в раздел